– Я никак не могу его вырубить!

Очередной вопль на этот раз имел явно человеческое происхождение.

У меня по всему телу пробежала дрожь. Ведь там была и Арлин!

Успокойся, возьми себя в руки – она же, черт возьми, из морской пехоты!

Один из Ронов выглядел так, будто его вот-вот вывернет наизнанку.

– Ладно, ребятки, – сказал я. – Теперь, по крайней мере, у нас есть хоть какая-то информация. Ясно, что в этом деле мы должны быть вместе. Возвращайте-ка мне мою пушку и давайте прикинем, с какого конца эту бодягу лучше раскручивать.

Если в Арлин выстрелят – чтоб им всем провалиться, – за мной не заржавеет, всажу в ответ пулю промеж глаз! В этой заварушке на кон поставлена не только честь морской пехоты, но и жизнь лучшего друга.

Не успел начальничек Вимс взять контроль над ситуацией в свои потные лапы, как приемник начисто вырубился. Растерянное перемигивание сбитой с толку парочки охранников навело меня на мысль о том, что палочная муштра начисто лишает людей инициативы. Подумать только, когда жить им, может быть, оставалось с гулькин нос, оба Рона больше всего были озабочены тем, чтобы действия их ни на йоту не отступали от уставных требований, пусть бы даже их имена огненными буквами светились в списках павших.

В конце концов к одному из парней вернулся дар речи.

– Оружие мы отдать тебе не можем!

Я сделал вторую попытку:

– Перед нами сейчас стоит только одна задача – шкуру спасти. Там внизу наши ребята. Кроме того, погибших в сражении военный трибунал не судит! И потом, имейте в виду, что покойник ни защитить, ни помочь никому уже не сможет. Так что давайте-ка по-хорошему мою пушку обратно!

Если бы хоть у одного из Ронов в глазах мелькнула слабая искра сообразительности или воли, я бы воздержался от следующего шага. Но парни упорствовали в своем стремлении оставаться дебилами.

Что тут скажешь! Как любил приговаривать в бытность свою Крестный отец, есть такие люди, которые идут по жизни, как будто напрашиваются на пулю.

– Заткнись, – буркнул первый Рон.

– Тебя же снова отдадут под стражу, – поддакнул второй.

Прямо спектакль какой-то патетический разыграли! Внезапно до меня дошло, что я стал для своих охранников угрозой уже просто потому, что заставил их взглянуть прямо в лицо непростой ситуации.

В следующее мгновение в динамиках снова раздались крики и пальба, причем мне почудилось, что в числе других кричала женщина. Ближайший ко мне Рон расстегнул кобуру, вынул десятимиллиметровый пистолет и направил на меня; потом жестом указал в ту сторону, куда хотел, чтобы я перешел. И как раз той рукой, которая сжимала пистолет. Разве можно было удержаться от столь навязчивого приглашения?

Я схватил бедолагу за кисть, отводя дуло, и от души врезал ему по почкам – пушка выскользнула на пол. Второй Рон все еще возился с кобурой, поэтому я, не мешкая, подскочил к нему и схватил за глотку... не так сильно, чтобы придушить насмерть, но достаточно крепко, чтобы дышать ему стало трудновато.

Вы уж простите меня, ребятишки, но боец Арлин Сандерс значит для меня гораздо больше, чем вы оба вместе взятые! Повернувшись к первому Рону, я с удивлением обнаружил, что он умудрился подняться на ноги и вот-вот схватит меня еще пока действующей рукой. Но бедняге снова не повезло – он потерял равновесие и повалился в мою сторону, опять превратившись в заманчивую цель. Ребром ладони я дал ему по шее, и он отбросил копыта. Когда я собирал оружие, второй Рон все еще ловил ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

– Да, парни, сдается мне, что для легковооруженных десантников у вас кишка тонка, – выдавал я самым что ни на есть елейным голосом.

Теперь передо мной встала следующая проблема. Охранники, в сущности, были неплохими ребятами, но поверить в их благоразумие и в то, что они не попытаются меня догнать, я не мог. Не исключено, что страх остановил бы их от опрометчивого шага, однако особенно на это рассчитывать не приходилось. Вместе с тем мне совсем не хотелось оставлять их в качестве подопытных кроликов для неизвестного врага, разгуливавшего по станции. Поэтому я помог тому Рону, который все еще был в сознании, подняться и подождал, пока его замутненный взгляд не прояснится.

– Слушай меня внимательно, мы попали в крепкую переделку. Если я правильно понимаю, у нас на троих только пара пистолетов. Ничего хорошего в этом не вижу. Лейтенанту следовало бы оставить нам побольше оружия, тебе не кажется? – Вопрос был чисто риторический, поэтому ответа на него я дожидаться не стал. – Один пистолет оставляю тебе, но он не заряжен. – Я дал парню снова сползти вниз и разбросал патроны по полу. – Когда ты очухаешься настолько, чтобы зарядить пушку, советую забаррикадировать дверь попрочнее, а не надеяться на замок, который захлопнется, когда я отсюда уйду. А потом просто сидите здесь и ждите указаний.

Парень выглядел как побитая собака, но согласно кивнул. После этого я предоставил ему возможность самому решать свои проблемы, предварительно рассовав по карманам оставшиеся боеприпасы. Мне хотелось иметь их как можно больше, пока я не подыщу в производственных помещениях Корпорации что-нибудь более солидное, чем этот пистолет – если, конечно, там вообще можно что-то найти.

Закрывая за собой дверь, я снова услышал доносившиеся из динамиков бессмысленные, хаотические помехи, не содержавшие никакого намека ни на Вимса, ни на Гофорта, ни на Арлин. Ну что ж, последние сведения, которые я смог уловить из этого ящика, сводились к перспективе устроить небольшую вечеринку с останками Грэйсона в качестве почетного гостя. Нет, хватит дурацких мыслей – не время шутки шутить. Пора настраиваться на серьезный лад.

Минут десять я бродил между строениями базы, пока не наткнулся на небольшой наземный вездеход на гусеничном ходу, который кто-то предусмотрительно здесь оставил. Фобос настолько невелик, что я мог бы и на своих двоих добраться до промышленной зоны, особенно если учесть отсутствие силы тяжести. Однако вездеход мог пригодиться для эвакуации тех, кто остался в живых. Кроме того, далеко не последнюю роль играл фактор времени.

Хоть клаустрофобией я и не страдаю, белые стены замкнутого пространства – особенно в ракете, доставившей нас на Марс, – меня прилично утомили. Пролететь сквозь миллион миль пустоты в малюсенькой жестянке, чтобы в конце пути оказаться почти в такой же коробке – совсем не тот способ покорения космического пространства, о котором я мечтал.

По крайней мере, в тот день, проведенный на Марсе, нам было что посмотреть. Купола, покрывающие постройки, сделаны там из толстенного, изолирующего пластика, но когда смотришь сквозь них, создается впечатление, что они не толще мыльного пузыря. Беда лишь в том, что вокруг пустота бескрайности, упирающаяся на горизонте в такую же пустоту темно-багряного неба. Тем не менее эта панорама завораживала меня так же, как вид звездного неба. Мне казалось, что здесь должно быть интересно. Фобос с марсианской базы тоже можно было разглядеть, хоть он казался лишь одной из ярких звездочек, неспешно скользившей по небосводу. Луны такого размера в темную ночь едва ли хватило бы, чтобы разогнать мрачные мысли.

Теперь же, когда я вед вездеход под черным, пустым небом Фобоса, у меня впервые за последнее время возникло чувство, что после отлета с Земли я снова стал свободен. Почти полный диск Марса медленно проплывал вверху, величиной своей превосходя самую что ни на есть полную Луну, – кроваво-красный, как будто впитавшей в себя кровь, пролитую солдатами всех армий во времена бесчисленных битв, – тупая, идиотски-пустая, чудовищная рожа, лик бесконечности, морда монстра. По контрасту с ним серая, унылая поверхность Фобоса выглядела, как ломкие крошки стирального мыла или ссохшаяся овсяная каша; единственным нарушением однообразия ландшафта был Стикни – огромный кратер, покрывавший четверть поверхности марсианского спутника, от которого во все стороны расходились миниатюрные горные кряжи.

Я подумал о том, что вид Марса с Фобоса вполне мог быть последним красочным зрелищем, которое мне довелось увидеть в жизни. Будущее не предвещало ничего хорошего. Мысль о возможной скорой гибели беспокоила меня гораздо меньше, чем страх перед тем, что я не смогу помочь людям, которые были для меня дороже жизни... как это уже, к несчастью, не раз случалось в прошлом.

На Земле таких людей осталось совсем немного, но один человек, находившийся здесь, на Фобосе, значил для меня все. Может быть, я ее и не любил, мне трудно было сформулировать то чувство, которое я испытывал. Я хочу сказать, в прямом смысле слова... точнее, я просто выговорить этого не могу, зная, что она связалась с этим грязным ублюдком – Вильгельмом Доддом. Однако, в сущности, это ничего не меняло – если Арлин попала в беду, самым легким для меня было бы отдать за нее свою жизнь. Хотя, естественно, исполнение долга вовсе не означает, что я ищу смерти – наоборот, это значит, что я должен оставаться в живых так долго, как только возможно, чтобы найти ее и вытащить из передряги. И остальных "лис", конечно, тоже. Странное то было ощущение – гигантский Марс и наше Солнце, сжавшееся до размеров далекого, пламенного шарика, быстро закатывающегося за близкий горизонт по мере того, как я приближался к промышленным конструкциям, расположенным за линией терминатора, в непроглядной тьме черной ночи.

В тот момент, когда я выехал из зоны притяжения и попал в нормальное гравитационное поле Фобоса, где сила тяжести была близка к нулевой, в желудке моем что-то булькнуло, перевернулось и завертелось, к горлу подкатила тошнотворная волна. Теперь следовало быть очень осторожным – я не знал, при какой скорости можно оторваться от поверхности марсианского спутника. Не исключено, что при гораздо большей, чем та, что доступна вездеходу. Но у меня не было никакого желания закончить жизнь на орбите Фобоса – уж там-то гусеницы вездехода помочь не смогли бы никак!

Очень хотелось въехать на этом вездеходике прямо в очистные помещения фабрики, но пришлось оставить его в гараже перед входом. В зоне очистки, где притяжение достигало половины земного, я почувствовал себя гораздо лучше. Под поверхностью марсианской луны располагались сооружения, где находились морские пехотинцы роты "Фокс", или их останки.

Перед долгим спуском вниз я пообещал себе действовать как можно тише и осторожнее. В самом начале службы в десантных частях нередко приходится сталкиваться с необходимостью научиться врать самому себе. Шум, конечно, был, причем источником его служил я сам. Даже при половинной гравитации ботинки слегка поскрипывали. Каждый такой звук воображение усиливало до кошмарного скрежета, казалось, издаваемого гигантским грызуном, хватавшим меня зубами за пятки. Светлый прямоугольник пространства внизу неуклонно увеличивался.

Сначала я хотел воспользоваться лифтом, но поостерегся – мало ли с кем я в нем встречусь. Запасная лестница казалась более безопасным вариантом.

Одним из достоинств такого типа стационарных конструкций является то, что, пока там работает небольшой генератор, не возникает проблем ни с воздухом, ни с освещением. Можете себе представить мое огорчение, когда, спустившись наконец в большое помещение, я сразу же заметил признаки серьезных неполадок: свет едва мерцал, звуков насосов, перегонявших воздух по помещениям, не было слышно.

И все-таки даже такого освещения хватало, чтобы разглядеть длинный, пустой коридор, где я оказался. Никаких явных признаков недавних вооруженных столкновений здесь не было, но я был настороже; И тут поблизости раздался резкий шипящий звук. Не раздумывая, совершенно автоматически, зажав в руке пистолет, я пригнулся к полу и занял оборонительную позицию. Однако тревога оказалась ложной – из отверстия в трубе просто вышел под напором горячий воздух. В такие моменты, после того как безотказно срабатывает реакция, самое главное расслабиться.

Я осторожно подошел к поврежденной трубе, чтобы не обжечься новой струей пара, и стал внимательно ее осматривать. В конце концов я обнаружил кое-что любопытное. Труба была повреждена тупым металлическим предметом, а на полу как раз под этим местом расплылось пятно цвета ржавчины.

Идти вперед можно было только в одном направлении, что я и сделал. Коридор вел к комнате, откуда осуществлялся контроль всего уровня – или этажа, где располагались производственные помещения. Могу поклясться, что из них до меня донеслось не то рычание, не то ворчание. Так что убирать пистолет обратно в кобуру желания не возникало. Кроме того, мне совсем не нравилось, что сжимавшая его ладонь сильно потела.

Ступая как можно тише и осторожнее, я пошел дальше. Впереди все было видно ясно и отчетливо – неприятных сюрпризов там не предвиделось. Но хоть никаких звуков до слуха моего больше не доносилось, лучше я себя от этого чувствовать не стал. В конце концов я добрался до отсека с приборами контрольного управления и уже собрался было распахнуть дверь, как за спиной почувствовал что-то неладное и тут же отскочил в сторону, пытаясь смотреть сразу в двух противоположных направлениях – как двуликий Янус. Однако ничего подозрительного не вырисовывалось. По крайней мере я не увидел никаких признаков опасности. Помещение, где были сосредоточены приборы контроля и управления, оказалось пустым, но там стоял какой-то странный запах лимона с гнильцой. После месяцев, проведенных в казармах – будь то в Кефиристане, на Марсе или в космической ракете, – привыкаешь к запаху краски и дезинфекции. Однако это было что-то совсем иное и очень неприятное.

Оборудование находилось в рабочем состоянии – за исключением систем связи, вдребезги расколоченных. Меня осенило: в комнате могло храниться оружие, еще с тех времен, когда Фобос был только ракетной базой. Что-нибудь более солидное, чем десятимиллиметровый пистолет, и в значительной степени увеличивающее мои шансы на приспособление к той обстановке, в которой я оказался.

Шкаф, где обычно хранится оружие, я скоро нашел, но, взломав его, не обнаружил того, что искал – даже рогатки в нем не было. Однако чтоб он не пустовал, в него положили защитные бронежилеты. Конечно, боевыми доспехами их назвать было нельзя, но все же человек в них чувствовал себя в большей безопасности, чем в обычном скафандре. Один пришелся мне впору, и я в него облачился.

Мне ничего не оставалось, как продолжить прогулку по коридору, ведшему в другие помещения станции. Мое психическое состояние достигло той опасной стадии, когда ощущаешь себя единственным солдатом, уцелевшим на поле брани. Такому состоянию есть и более краткое определение – беспечность.

Ты же в разведке, недоумок! Внутренний голос подсказывал, что нужно действовать в соответствии с четко продуманным планом и не спешить с выводами. В этот самый момент я увидел очертания человеческой фигуры, которая, появившись из-за поворота, двинулась в моем направлении.

Я чуть не выстрелил, но краем сознания сообразил, что, если сделаю это, потом, возможно, уже некому будет задавать вопросы. Напомнив себе о том, что Арлин, мои друзья и служащие Объединенной аэрокосмической корпорации здесь, я не дал пальцу, лежавшему на спусковом крючке, сжаться на тот сантиметр, который мог бы решить исход дела. Тем не менее дуло пистолета продолжало целиться в неясные очертания приближавшейся фигуры. Я ощутил не то чтобы сходство, но некоторое подобие тех ощущений, которые в свое время в затерянном в горах селении испытал лейтенант Вимс по отношению к монахам.

Когда все ваше существо пронизывает омерзительно-непреодолимое чувство страха, от которого даже дух перехватывает, нет ничего легче, чем начать палить без разбора во все, что движется.

Вскоре я узнал в приближавшейся фигуре капрала Вильяма Гэйтса.

– Билл! – крикнул я, обрадованный встрече с однополчанином. – Что здесь, черт возьми, творится? Надеюсь, с вами всеми ничего не случилось? Где Арлин, где остальные "лисы"?

У меня ни на секунду не зародилось сомнений по поводу того, что приближавшийся человек именно тот капрал нашей роты, с которым я столько раз резался в покер, пил и обменивался скабрезными историями. Мы были с ним настолько близки, что я не держал на него зла даже за то, что он был одной из тех обезьян, которые, как на дереве, повисли на мне, когда я звезданул Вимсу по роже. У Билла было очень характерное лицо с широко расставленными глазами и шрамом, пересекавшим до нижней губы выдающийся вперед подбородок.

Походка его, правда, казалась немного странной – устал, наверное, решил я. В бою люди изматываются быстро, так что мне нередко доводилось видеть и не такие отклонения от нормы.